истории из жизни

[лаза]

Ведьма
Дело было так. Я гостила в деревне, у дедушки с бабушкой по линии отца. Люди там, как все кто долго живет в замкнутом мирке, сделались неуловимо похожи друг на друга. Тем более, что в деревне пленочное понятие родственности: все на виду, насквозь друг друга знают, так что почти и не делят, свой или соседа. Среди широколицых, краснокожих от загара сильных людей с голубыми или серыми глазами, я выглядела белой вороной. Ну, поставьте японца рядом с амэрикэн-бой. То же самое.
Деревню следовало бы назвать конфедерация хуторов, так далеко отстояли друг от друга крепкие дворы. А возле нашего так вообще был колодец. Чем не автономия? «Каждый сам жизнь творит, пока огнь горит.» Жизнь – всегда непрерывный труд. Не получается – сделай снова. Но сначала пойми, что не так. Если время есть.
В основном жили в деревне грамотные люди, но были и страшно суеверные. Столько местных примет насочиняли, что голова шла кругом с непривычки. Жила в деревне и травница, которую почитали ведьмой. Ее побаивались, а немногие склочники за глаза злобились, потому что женщина обладала даром вещего слова и мудростью. Многие сельчане отдыха для и общения – посещали церковь в которой ратовал священник не терпевший конкуренции. Он и врача-фельдшера местного переносил с трудом, а уж знахарку. Особенно когда к знахарке бегает то за делом, то за советом почти вся не только потенциальная паства. Тем более что Глафира в церковь не ходила; тем более, что помогала безвозмездно. А зачем ей? Ей за работу – государство платит, а не как, батюшке, один доход – церковь – из средств, собираемых с прихожан.
Когда облеченный в сан не закрывает глаза и сердце всему миру, то будь у него такая Глафира, никого бы он не терял: за мудростью и добрым словом, за помощью и советом шли бы и к знахарке, и к нему. Человеку всегда надежнее, если не один помогает. Может к Глафире бы вообще ходить перестали, будь человек душевно сильнее, что значит: щедрый на познание, не жадный на доверие и отзывчив на помощь. Ей советчицей быть скорее в тягость было. Хотите, не верьте, но речь здесь вела не о священнике. А о человеке, который желал бы быть самой авторитетной личностью, помимо безоговорочно признаваемого колхозного председателя, но не был сильным.
Пытался было священник «усовестить» непоклончивую: – Грех, власть твоя над болезнями, страдание во благо посылается и не должен его избывать раб земной. Животные ластятся, так то – еретичество, бесовское умение; не положено человеку и скоту без опаски друг другу быть, ибо сказано в писании о Звере. А провидение твое, дщерь заблудшая, есть гадание сатанинское, ибо не властны рабы собою распоряжаться. Над юдолью земною властен господь один через слуг своих, над рабами исконь поставленных. Ибо от рождения все грешны и нечестны мы мирскою скверною, скорбны главою и слабы разумением. Потому полагаться должны на господа по делам своим, агнцев от козлищ отделяя. Отыди от паствы моей, доколе плевелы от злаков еще отделимы. Грядет час урочный и не спасется неправедный, змием отравленный. Да прострется длань господня над грешником и прервутся дни нечестивого, ибо блуд и соблазн от него на Земле. Сказано в писании: – Ибо мне отмщение и аз воздам. И грешнику, и безлепие его покрывающим, и потомкам их до колена девятого.
Сказано было: стучи и откроется. Раб – это « захотел два + два сложить, да не смог». Раб, по определению древних, либо говорящее орудие труда, либо несмышленый человек, который как оглупевшее прирученное животное, без хозяев не может. Или больной, который на себе болезнь, как ярмо носит. Напомнить бы такому про «образ и подобие», так ведь не поймет. Нет чтобы привлечь старой мудростью или найти себе в мире новую, принялся батюшка стращать страхом надземным, карами божьими, укрепляя «церковное» влияние за счет местного козла отпущения. Тоже мне «исконь», рыцарь спесивый. «Когда Адам пахал, а Ева пряла – кто же был дворянином?» Поменяй этого «Хичхока» с председателем колхоза, может и истории бы моей не было.
Словом, к тому времени, как я приехала, реклама Глафиры как всеобщего врага вообще, прошла, так что часть людей видела в нашей знахарке ведьму не от слова «ведать», а часть сторожилась. Мало ли, «красота – да не наша.» Большинство местных, конечно, отмахивалось: тут бы с собой разобраться, дрязг еще не хватало.
Стояло ведро. В небе – ни облачка: ровно подсвеченная изнутри безмятежная пронзительная голубизна, незнакомая с пылью. Зелень трав. Кузнечики. Мухи. Ящерки. Ни ветерка. Лес с дикой клубникой аж за выпасами. На всю округу одно-единственное развесистое дерево, ветла, как раз за большим из двух огородов деда. Ходить можно лишь со взрослыми, а то ходют, понимаешь ли, всякие кусачие, бодучие и лягучие. Кони, собаки, быки и коровы. А потом костей не соберешь. Спасибо что свиньи по хлевам, те частенько спесивые и злопамятные.
Всякий свободный час бабушка собирается за травами. Ходить далеко не надо: «на задах» (за цепочкой огородов) перед колхозными полями, где выпасают скот, раскинулись луга, заросшие тысячелистником, синеголовником, родиолой розовой, душицей, ромашкой, девясилом, двумя видами клевера, черемшой, конским щавелем, дикими гвоздикой и укропом. Конечно, не считая, привычного городу, неистребимого мятлика и привычной деревне «заячьей капусты». Есть саранка, чьи луковицы едят, и иван-чай. Можно не дойдя до полей свернуть вниз под горку и по берегам речки Скакунки нарвать череды и мать-и-мачеху. Дудки камышей собирают ради красы их коричневых наверший, украшать дом. Кубышка желтая ближе к берегам, чем лилейные едва уловимо нежно пахнушие кувшинки, но сидит почти на таком же длинном стебле. Кстати, из белых кувшинок, всплывающих по ночам и в сумеречную погоду на середину зеркально-чистой глади воды, мальчишки научили меня делать браслеты и цепочки с «кулоном» цветка, нарезая попеременно квадратики с одной и другой стороны длинного добытого стебля. На венок цветы не годятся, быстро вянут. Но жесткий стебель трудно поддается ножу, так что цепочки выходят прочные. Таким стеблем просто порезаться, руками не сорвешь.
На всю жизнь меня поразил синеголовник: почти сухое и жесткое, все сплошь интенсивно – синей окраски растение, с резными листьями и колючей шишечкой – цветком наверху, вырастающее почти по середину бедра женщины современного среднего роста. Его еще называют чертополох и пользуют им человека, страдающего явными нервами или дурными снами. Его стебель, как и стебель кувшинки, едва берет нож, если растение непересохшее.
Берут травы все, кому не лень. Особенно если травница Глафира идет на сбор. Тогда в компании не просто веселее, но и безопаснее. При ней ни один зверь не нападал, хотя бывало и косился. Ребятишек обычно не брали, у них своих или домашних занятий находилось. Но когда ребенку три года и недалеко он вполне прочно дойдет, а оставить не с кем, почему и не взять? Так что меня брали с собой.
Глафира никогда специально никого не приваживала, даже птиц, постоянно опускающихся неподалеку. Они бы с удовольствием слетали к ней прямо на пустую ладонь, как однажды она показывала мне у себя дома. Но женщина предпочитала предложить им семечки или крошки хлеба.
Секрет ее был прост: «Все живое едино. И малая травка, и человек. Все мы у жизни в гостях. А кто же доброго гостя не привечает? Мы пришли сюда как гости и потому не будем чужими. Пахнет от меня покоем сердечным, телом здоровым, а гостей бояться и вовсе не след. Если ждешь худа – лихо случается. А я хорошее в жизни знаю. Поэтому животные доверяют. Что люди за советом идут – так со стороны виднее, и делить мне с людьми нечего. Видишь к худу идет, да не выправится – так и я не смолчу. Не мне, старой, еженощно уму учить. Я свое знаю, а ковать не умею, так серчать, нешто, на кузнеца? Чужими ногами сам не пойдешь, свою голову кому не приставишь. Жизнь моя – очаг утихающий, когда и огонь устал угли глодать.»
Знахарка действительно была усталой годами. Глаза у нее были мудрые и смотрели ненавязчиво в самое твое сокровенное. Жила она с пожилой же сестрой вместе, и никого родных у них больше не было. Одни люди ее привечали, те, кто за глаза бранил – вроде побаивались. Кто в своем глазу бревна не видел, что мужчины, что женщины, «воевали» - выплескивали раздражение средь домашних; редко их слушали, разве, если складно сплетню соврут. В каждом взрослом дитя любопытное: вдруг чего недослышали?
Но уравновешенных людей в деревне было больше. Тем нежданнее для меня стало случившееся. Хотя взрослые бы сказали: так и должно – когда знают, что пока сам справишься, не вмешиваются. Если груз ложится не по твоим плечам, тогда только его с тобой и разделят. Каждый сам жизнь творит, пока огнь горит.
Как-то Глафира стала брать меня к себе, повозиться – и нам заделье, и бабушке помощь. Дедушка лишь улыбался молча. Потом начала знахарка делиться секретами. Например, не словами в мыслях болтать, а сразу представлять «картинки». И как картинку подарить суметь. Как с живым, да хоть с травкой, « перепутаться», чтобы ты поняла и тебя поняли, и никто из вас в другом не потерялся.
Как в зеркале «дверь» к таким же найти, как разноцветные сполохи вокруг видеть и уметь отличать цвета света от живого и от неживого. Как то, что бывает в полудреме мстится, раскрытыми глазами и ясным умом узнать. Как выйти из тела, словно из домика и встать в стороне, словно деля «домик» на две комнаты или, выйдя наружу, – управлять им как куклой. Как стать «текучей водой или ветром» внутри «домика», чтобы никто обидою своих слов и дел задеть не мог.
Как растворяться в своей внутренней тишине, будто заснуть, когда устаешь долго ждать или когда, не приведи бог, бьют. Как «включаться» и «выключаться» внутри себя, словно ты – телевизор. А меня лишь помани: побегу – неизведанное.
Жизнь всегда непрерывный труд. Не получается – сделай снова. Но сначала пойми, что не так. Изрядно баба Глаша со мной повозилась, прежде чем о том дома узнали. Думаю, как основному меня научила, так и решила заговорить.
Однажды, получая от бабушки одолженное прошлым днем вогнутое зеркало для гадания (вогнутое зеркало – бесшовная полусфера с внутренней зеркальной поверхностью, с отверстием в дне, обычно вправляется в деревянный ковш с загнутой ручкой, зачастую убранный символикой «крест»), Глафира попросила отдать меня ей на воспитание.
– Да как я ее отдам? У нее свои родители есть. Да и моя бы была, не дала бы.
– Анна, я все ей передам. Легче жить станется.
– А тебе, сладко жить? Может уже чему учишь?
– Я уже много могу! Я... – и тут я от спешки захлебнулась, испугалась, что не доскажу, и бросила взрослым «картинки».
Словно дубиной родных шарахнуло. – Не ходи к нам больше, – родные в голос сказали. Глафира померкла и ушла к себе.
Слово – не воробей, вылетит – не поймаешь. Видно картинка-мультик кого- то крылом задел. Баба Глаша упреждала меня, что когда так «разговариваешь», могут собраться и те, кого не кликала. Шепотки переросли в бойкот, даже в меня камни из-за угла летели. И не всегда от детей. Глафира слегла, увезли в больницу. А через неделю домой умирать отправили.
«Стаяла» ведунья за неделю: я видела, как раз перед ее смертью бабушка приводила меня попрощаться. Та в щеку поцеловала, по голове погладила, а ночью в грозу умерла.
Утром бабушка новости выслушала – закаменела и, оставив мне завтрак, ушла на работу, велев строго-настрого из двора нос не высовывать, и вообще, лучше в доме сиди. Дедушка еще на заре в стадо ушел, до вечера. Дома – никого, скучно. «Перепутываться» мысленно нельзя, запретили, книжек- игрушек нет, телевизор включать самой тоже нельзя, кошки – охотятся.
Повозилась немного в палисаднике, попыталась разбудить собак, но опять такая жара – «глаза сохнут» – они даже не шелохнулись. Живность кормить можно только со взрослыми. С крысами играть не хочется, они без взрослых вылезут, так привяжутся, что потом ночью в кровати лезут, спать мешают. Решила с великого ума: «Пойду к бабушке на дойку. У нее посижу!» Прихожу, а меня съесть готовы и бабушка туда же: «Марш домой!» Пришлось идти.
Дом и дойка далеко друг от друга даже для взрослого человека. От нашего дома приходится добираться едва не из конца в конец деревни, вытянувшейся вдоль дороги, летом мягко пыльной под дрожащим солнечным маревом и заросшей вдоль нежилой стороны крапивой, взрослому по пояс... Плелась, ноги заплетая, плелась, пока не дошла до второго на деревню колодца. Пить хочется! И ногам от камушков досталось. Не стерня, конечно, но до крови дошло.
Стою, смотрю на деревенских, а попросить попить стесняюсь. Они меня увидя, еще несколько на «автопилоте» говорили, так что я от них беды не ждала. А потом одна другим что-то взрослое давай язвить. Я не все поняла, сообразила лишь, что все наше семейство сразу и в целом поносят. Одна женщина было вступилась: – Ну нельзя же так, всех собак навешивать, люди как люди. Ни председатель, ни батюшка об них дурного слова не скажет. А девчонка совсем еще маленькая, что с ребенка взять!
– Змея тоже маленькой кажется, пока под колодой сидит! – и мне: – Ну, чего вылупилась? Пошла отсюда, ведьма!
Неожиданно я «исчезла» в картинке: обвалился дом ругательницы, темно. Сама посреди двора стоит, вышитую синюю думочку к груди прижимает. «Ухнула» - «вынырнула», и говорю обиженно: – А у тебя ночью крыша рухнет! Отвернулась от всех и домой. В горле – наждак, глаза щиплет. Сплетницы еще за спиной кричали, но тумака дать не погнались. Анна (моя бабушка) могла и нос раскровенить. А уж с молчуном – дедом и вообще старались не связываться.
Утром, еще до зрелых отблесков восходящего солнца, нас разбудил брех собак – к нашему двору собралась толпа. Здесь были не только привычные недовольные, но и те кто отмалчивался, и даже те, кто к нам вроде бы относился неплохо.
Увидев у людей вилы, косы, жерди, веревки и цепи, бабушка сама подхватила с колоды топор и встала против ворот чуть ближе середины мощеного дворика. Дед же подвинул чурбан к дровнику со снятой дверью, стоявшему чуть не впритык к забору, и уселся на него. Над толпой витал груз напряжения, страха, всеобщего отчуждения, неоправдавшееся ожидание задевших краем неведомых сил. Сейчас гурьба напоминала охотящегося ночного хищника, внезапно застигнутого днем. Так же стоит и переминается, не зная напасть или сбежать. На что решиться. Охотники…«Охота обладает своей собственной, страшной увлекающей силой, недаром она одного корня со словом «хотеть»…
– Чего надо?
Решили – напасть. Все заголосили перебивая друг друга. Да-а, первый раз видела коллективную, и мужскую в том числе, истерику. Наконец один мужик посмелее откашлялся и сказал, на миг спрятав глаза: – У Нюрки ночью – обвалился дом. Крыша чуть не убила. Хорошо не спали – выскочили. До утра средь двора сидели, боялись. Нюрка только вышитую подушку схватить успела. Твое отродье ей вчера сулилось, что зря ее Глаха приваживала?
И кивнув на меня головой, прибавляет: – Выдай ведьму! Тогда мы вас не тронем.
– А что вы с ней делать будете?
– Пришибу гаденыша, - визжит пострадавшая.
– В речку ее кинуть, или в колодец. Выплывет – значит ведьма!
– Да какой ляд ее утянет, когда они одного помета! Голову ей разбить.
Дальше все происходит молча, в безгласной тишине, словно весь мир онемел, оглох и сузился в динозаврий умишко. Бабушка вдруг поворачивается ко мне, стоящей у нее за спиной и начинает меня ловить, толкая к дверям дома. Но я от внезапного животного ужаса, вызванного таким «предательством», ничего не соображаю и отчаянно выдираюсь у нее из рук, принимаясь бегать по двору.
Тогда бабушка кладет топор и подходит к штакетнику забора, начиная долго накидывать петлю, удерживающую калитку. Толпа тут же подступает ближе и, не усердствуя, принимается трясти забор и пытаться распахнуть калитку, постепенно распаляя себя. Потом все, кроме деда, вразнобой одновременно поднимают крик. Рьяную Нюрку оттолкнул выступавший мужчина и, оборвав петлю на створе, распахнул вход. «Чудище обло, огромно, озорно, стозевно и лаияй», сейчас как один в двор вольются. За вожаком.
Неожиданно дедушка вскакивает на ноги:
– Первого, кто войдет во двор – застрелю!
В руках у него дробовик, спрятанный до внутри дровника. Оружие направлено прямо в грудь вожаку.
Собаки, словно проснулись, принимаются бешено лаять. А толпа вновь умолкнув, разом же поворачивается спиной к воротам и, слегка отступив и подрассеявшись, принимается разноголосо угрожать и лаяться, словно они сами цепные псы. Потом с недовольным ворчанием люди начинают расходиться. Бабушка без сил опускается на лавку.
– Заведи ее в дом, – буркает дедушка, имея в виду меня. – А потом ступай в контору и вызови Наташу. Пусть в город заберет. Я посторожу.
– Сейчас. Ноги не держат...
Под замком я просидела до самого вечера, бабушку под отсутствие председателя, в контору не пустили. Так что чтобы вызвать мою тетку, пришлось ей ехать аж в райцентр. Не думаю, чтобы председатель впал в восторг от всей этой истории.
Ну и как теперь со всем этим жить? За несколько лет, что я потом не была в деревне, я немного привыкла к новым умениям и, почитав умные книжки, поняла, что все бы с радостью обходились без героизма. Героизм – это устранение необойденной ошибки или совершаемое так, а не иначе, от недостатка возможностей.
Мамин отец в городе, дедушка-книжник, объяснил мне, что все необычное всегда сначала пугает. А если напугает сильно – на непонятное нападут или убегут, если могут, потому что близко с ним не знакомы. И что когда кто-то пугается, он будет защищаться, пока не успокоится или не обессилеет.
Смотри, говорил он, как вокруг тебя живут, и веди себя так, как их дети. А когда ребятишки начнут с тобой играть, рассказывай им по секрету свои «сказки», они не поймут, так привыкнут, и родителям объяснят. Того, что сам понял, бояться не будешь. Не сиди букой, это всегда себе дороже. Не получается – сделай снова. Но сначала пойми, что не так. Я так и сделала.
«Страх убивает разум. Я не буду бояться. Я позволю страху догнать себя на дороге и стану ею, едва он захочет меня изменить. Мой страх потеряет себя. И тогда я вновь стану собой. Я оглянусь вокруг. На дороге буду лишь я и дорога моя будет светла.»
Будь актером: пойми все, оставаясь собой.
Открой в себе «дверь», когда «рубят окно», но «стань пустотой», когда норовят изувечить. Ты – можешь.

[Serenity]

Очень интересная история. Вы практикуете?

[andxar]

В мире соблазнов много-люди не верят в Бога.
Но кто из них не верит в черта......
Силы терзать не смея -сделать тебя умнее
Когда б ты продал черту душу.....

[лаза]

Очень интересная история. Вы практикуете?

заболела - бросила)

[Serenity]

Понятно... Грустно...

[student77]

"

phpBB [youtube]

"