КАБАЧОК

[Пирожок Женя]

О ЧЕМ ТЫ, ПАМЯТЬ?


Летний жар печью обжег
сухой асфальт.
Лето из плоти печет пирог.
И немного жаль,
что уже далеки
холодные деньки.

А солнце все пышет огнем
и ножки да юбочки
не так и влекут этим жарким днем.
Сосочки и колбочки -
чувства притуплены.
Пределы преступлены.

Я как-то нечаянно выпал
в это смутное море,
где знаки, символы - пал
встречных вопросов в разговоре
с кем? С кем-то встречным
и о чем же? О вечном.

Мысль не стоит внимания. Особенно
в этот жаркий день.
Хоть в эту пору и свойственно
(слова как тень)
искать собеседника для ручьем
льющейся речи ни о чем.

Да. Как-будто и не было
ожиданий весны.
Ожидалось и сделано.
Рассказать свои сны
так становится стыдно, ей Богу.
Презираю свою дорогу.

И в мутном потоке дверей, людей,
скрипа
бутылок раздавленных все темней.
Хрипы
катящихся автомашин.
Улыбки рекламных женщин и их мужчин.

Ведь даже ночь не притупит жара.
Пьяницы, воры во тьме.
Белая кость писсуара.
Лебедь во мне.
Кажется, что-то сломалось
и ничего не осталось

от бывшего некогда. Когда?
Очень давно - в детстве.
Большие деревья, добрые города -
ненужный довесок в наследстве
памяти. Мучает стыд
непрощенных обид.

Мелькают лица в душном пространстве.
Раньше шкаф стоял, а теперь громада
скалы тенью во мне как в реке отражается.
Я - река пламени, мне незнакома прохлада.
А мимо текут другие реки, ночью
ты один в тишине, но колесо суток впрочем

снова все повернет назад.
И будет ночь, и будет утро.
А бросить взор назад
самообман ли? Перламутром
и жемчугом переливается в памяти
прошлой ночи покров стоит на паперти.

Память - нищенка, подбирающая крохи.
От голода пухнет ее лицо.
Она, пьяная, шатается вдоль дороги.
С крыльца на крыльцо.
Всеми брошена, забыта.
Сотворец Бога. Враг быта.

Лжешь ли ты, память, на потеху
кормящему?
Что мы оставим в наследство веку?
Мы, ужасу вящему,
оставим газеты, одежду, дела
и прочий мусор - особенно тела.


О ЧУДЕ


Казалось, из какого сора
растут волшебные цветы
покровом пестрого убора
вдруг обернувшие мечты.

Откуда, рыбка золотая?
Малышка, глазоньки не прячь.
Побудь со мною, дорогая,
ты на волне умчишься вскачь.

А я останусь тут навеки
и буду тихо тосковать.
И вспоминать былые реки,
покров цветочный вспоминать.


КОЕ-ЧТО О ДЕВУШКЕ С ОТСОХШЕЙ РУКОЙ


Кто ты, дева с отсохшей рукой,
в рваных одеждах, немая?
Само пространство тоской
тешит тебя, обнимая.

Чья кровь на цепи твоей?
Сколько людей ты убила?
Лица их сотканы из теней,
тени же ты любила.

Ты любила одежду - ее тепло.
Хлеб кормилец твой - ты же помнишь.
Помнишь стены и как стеклом
мать по лицу наотмашь...

Да, ты ненависть знала. Ты ждала
чуть ослабнут мерзкие путы.
Ты сквозь Ад босиком прошла
не считая минуты.

Ты ждала вечность. Она прошла.
Ты свободна, свободна для мести.
И многим ее ты принесла
с мученьем и смертью вместе.


ПОЭМА ПУСТОТЫ

5.

Авто из-за угла легло в маршрут
и покатилось в бесконечной луже.
В кафе, бистро и ресторане жрут
ведь, кажется, не жрать гораздо хуже.

Все снова жрут - и люди, и цветы,
деревья смачно жрут, сосут их корни
всю кровь земли. Надежды и мечты,
и честь, и славу... Остается помнить

о пролитой крови, о простынях
напитанных густой, багровой краской.
О долге детства, о живых отцах
лицо земли накрывших смертной маской.

О стуке ног в кирзе и о дверях
закрытых с грохотом подобно крышке гроба...
Но все пустое - май в календарях.
Уснула среди цифр людская злоба.

6.

Поезда уходят в горизонт,
а ты забыла платье как обычно.
И вместо нацепила пестрый зонт,
и посчитала, что это прилично.

Ручьи, срываясь с крыши вниз,
о землю приложившись, умирают.
Я вслед за ними вышел на карниз
и вечную их гибель наблюдаю.

Открой окно. Ведь с улицы видней.
И ближе нам становятся движенья
бродящих между рамами теней,
играющего в стеклах отраженья.

И внутренняя затхлая тоска
не так видна. И кажется как небыль,
что падали на землю облака,
казавшиеся людям черным хлебом.

7.

Вот птицы на земле и хлеб в руке -
в замахе крошки как заряд картечи.
Зеленый пруд и солнце в высоке,
искрящийся фонтан довольной речи.

Гуляют пары в утренних лучах.
Рука в руке и радостные мысли.
И будущее спит. Извечный страх
исчез на время под напором выси.

Весенний воздух. Тополь в хрустале.
Бордюры красят и стригут аллеи.
Исчерпан разговор о вечном зле.
В щеках мечты невинности алеют.

Палящий диск воспламеняет город.
И скорбный гул застыл в его огне.
Умерший дуб как-будто снова молод.
Смешалось все в новорожденном дне.

8.

Дни бьются в стены.
В шторм циферблата челн
в брызгах багровой пены
третьей стрелкой включен.

Бьются стрелы и сферы.
И фонари о гранит.
Как не хватает веры.
В холоде сердце горит.

И озирает безмолвный
чуждый прозрению дол.
Бьют циферблатами волны
гранит человеческих зол.

[superfedot]

Че те тут надо
Ты похож на беса

[Пирожок Женя]

***

Путь к прошлому среди останков
того, что быть должно вчера.
Мелькают тени полустанков.
Июньская жара
меня уносит в свои тени.
Воспоминаний приведенья

тревожат душу... впрочем нет,
подобно стылым водам
меня окутал твой портрет.
Я мельком, мимоходом
всплываю в этом мире,
пытаясь тщетно шире

глаза раскрыть. Судьба
нелепа и глупа, и в целом
не стоит жизни. Мелом
всплывает похвальба
перед собой самим,
пока еще живым.

[Пирожок Женя]

8 ЧЕРТЕЙ

Бог-четвероног
и уличный скок
из окна в стог
в поле дорог.

Между дорог тьма.
Между дорог дотемна
любо глядеться в зеркаль-
-но-небесный хрусталь.

Восемь чертей навстречу.
(Задуть свечу в этот вечер)
Кажется я обесцвечен.
Восемь чертей навстречу.

1Й ЧЕРТ:

Это судьба, смирись.
Самосознанье, брысь.
В уничижении крыс
твоя жизнь.

2Й ЧЕРТ:

Это волшебный цирк.
Мне не хватает улик.
Мне не хватает причин.
Я ненавижу мужчин!
Мужчины - это платок,
брошенный в потолок,
это банальный роман
для юных, чувствительных дам.

3Й Черт:

Опа-на! Вот и я!
Мы теперь будем семья.
Мы теперь будем друзья.
В каждой шляпке гвоздя.
В каждой гвоздинке дождя.

Боже мой, как я рад,
раздавливать твой виноград.
Как я доволен судьбой,
клином меж мной и тобой.

4Й ЧЕРТ:

Я - 2 в квадрате,
умножь и нате!
Лежу в кровати,
бегу в солдате,
иду в солдате,
лежу в солдате.
Я дробь в салате,
в сахарной вате
горечь.
Со мной не поспоришь.

5Й ЧЕРТ:

Люблю дам
и вам
признаюсь сам

в том,

что дам
обожам!
И еще вам,
скажу сам -
"ТЫ!"

6Й ЧЕРТ:

Я полководец.
Я раб.
Я царедворец
меж шляп
мой зонт
как корабль
пронзает льды
среди пенной гряды.
Кровоточивость столов.
Зыбкость полов.
Туманность голов.
Искренность слов.
Всесилье ослов.
Туманные дни.
И мы одни.
И огни.
Дни
бегут.
скорбно текут.
Без остановки ползут.

7Й ЧЕРТ:

Я в центре событий.
Я - репортер всего.
Я ценность открытий.
Я существо
всякого дела
и мне надоело
искать тело
дабы вселиться
и раствориться,
и расплескаться,
разорваться,
взобраться,
добраться
до выси,
до края жизни.

8Й ЧЕРТ:

Это все так, друзья.
Что же сказать до себя,
то нечем похвастаться мне.
Выберешь нас или нет -
выбора нет.


Четвероногий Бог
Мочится у моих ног.
Истинно он стоног -
полсотни задранных ног.

Полсотни плещущих струй,
пара кожаных сбруй -
с того и другого конца -
с задницы и с лица.

Смотрит он мне в глаза,
что-то хочет сказать.
Да пустота его глаз
всегда обрывает рассказ.

В улице слышу шаги.
В солнце вижу круги.
Черти собрались вокруг,
испуг.

Бегу, а за мной тишина,
Бога несу на плечах,
а надо мной глубина
в плещущих черных свечах.

1Й И 8Й ЧЕРТИ:

Уничижение, бред.
Черти пришли на обед.
Черти пришли, никогда
так не кормили года.
Так не горела свеча -
раньше была горяча.
Ныне холодный омлет
годы дают на обед.


С Богом на верных плечах
бегу поборов самый страх.
И кажется легче бегу,
легче лететь на шагу.

7Й ЧЕРТ:

Это кажется так
искренне. Пятак
золотой в солнце вертится,
а он все бежит, не верится,
что можно увидеть в сумраке
солнечной шерсти клок.


Вот я уже далеко
и телу совсем легко -
оно уже отошло -
в небо сошло.

Черти стоят на земле,
Щурятся, ищут во мгле
средь облаков в небесах
мой человеческий страх.

Бога на небе ссадив -
он, я увидел, смазлив,
и говорлив.

А я молчалив.

[Пирожок Женя]

К ГОРОДУ. ПАМЯТЬ.

Стены - Углы - Дом - Ночи - Дверной проем.
Висельник - Петли - Сосна - Сердце не спит допоздна.

Я не заклеил окно
скотчем, думал оно
будет оболгано мной
если я полосой
заклею его.
Это ничего.
Ведь и сломанной ножки стула
хватило вполне. Уснула,
хотя нет, скорее лишь только
дремлет природа. Осколки
окна под моими ногами
прощально хрустели. Шагами
уже измерял я другие
участки пространства. Другие
километры сельской дороги (глухо)
мои избивали ноги.
Ноги мои - следы
на траве, обрывает кусты
моя рука.
Зелень так глубока.
И так велика.
Не удержать в руках,
не сосчитать в шагах.
Впрочем и не в шагах
дело.
Темнело,
а я так и не вышел
к городу. Закат дышит
и льнет к моему лицу.
Природа стремится к концу.

Лестница - Осень - Вода - Лес - Провода - Пустота.
Город - Огонь - Пустыри - Провалы - Плиты - Штыри.

Капли с высотного дома
слетая, дробились. Знакомым
последний казался их звук.
Костра стрекотание. Луг
я сжег-таки. Воспоминание
такая ведь вещь, осознание
его очень трудно, ведь разве мы
боги, осколки из тьмы
доставать - те осколки,
которые дробит время настолько
неразличимо, мелко
едва только стрелка
отсекает минуту и та
разбивается. Суета
жизни не есть что-то мнимое
Соединение этих частиц, которых неисчислимое
воинство в изначальный узор
погружается в памяти коридор?
И разве мы боги без изъяна,
чтоб залечивать раны
времени убитого стрелкой?
Нет, память - это нечто другое.
Это - творчество, искус, блюдо такое -
для самомнения - любя
переиначивать себя.
Память - это не пространство (времени)
Это пышное убранство
царских палат разума и только...
"Ну, вот и город. А я быстро. Настоль..."

Петли - Окно - Провода - Стены - Метро - Города.
Небо - Пути - Белизна - Висельник - Петли - Сосна.

[Пирожок Женя]

КТО БЫ ЗНАЛ КАКИМИ ТРОПАМИ?

Слепое небо над рекой.
Разлитый в воздухе покой.
И вязок воздух под рукой.

И над рекой хрустальный мост.
Мой летний день и сух и прост.
Пустыня многих тысяч верст.

Прозрачный купол надо мной
пронизан легкой синевой
меня уносит за собой.

Среди листвы на грудь земли
стремятся морем корабли,
их в землю странствия вели.

Где вечность, тихая трава?
Молчишь? И в общем, ты права.
К чему мне это, мурава?

А среди черни короли
по морю гонят корабли
туда, где выросли они.

А подо мной дрожит земля.
Свисает с дерева петля -
чего же, непонятно, для?

Разгневанные короли,
вовек не увидав земли,
собрались около петли.

Она тогда еще юна.
Тогда была еще пьяна.
Из шелка, бархата и льна.

И короли, покинув свет,
отбросив груз ушедших лет,
вспять устремились средь планет.

С тех пор висит она в тени
и незаметно льются дни.
То сумрак - то горят огни.

Покрыта мхом, спокойно спит
петля. По ней жучок бежит.
Домой он к ужину спешит.



***

Меж досок на скамейке
пробился отзвук леса -
листок зеленый, клейкий.
Я не сорвал, но вместо

отрезал лишь кусочек
от крошечной ладошки.
Чтобы запомнить в сердце
как Бог явился мне.


ПОЭМА ПУСТОТЫ

9.

Соль посыпалась с неба.
Это ответ для нас от тех,
кто жил до нас. Снега
не жди. Снег - это смена вех.

Пепел и соль с небес
опутали города.
Умерший голый лес.
Обвисшие провода.

Соль - это слезы птиц,
покинувших небосвод.
Пепел живых страниц,
забывших течение вод.

10.

Четвероногий зверь бетонный
стоит над пропастью стеная.
Накрытый чашею бездонной,
как ангел изгнанный из Рая.

Скребет он серой лапой закат.
Из мутных стекол город
тенью оконной рамы распят.
Умерший вечно молод.

И бродит он босой среди дворов.
С потухшей лампой ищет человека.
Остывший труп хранит значенье слов
окутан тенью нулевого века.


ГРОМ ГРЯНУЛ


гром грянул
вода повсюду
воспрянул
и я не буду

жечь листья
сырой водою
лить в лица
моей судьбою

гром грянул
из поднебесья
я рядом
из редколесья

здесь сучья
кривые руки
созвучья
пленяют звуки

дождь льется
всегда шипящим
все вьется
над предстоящим

я жажду
к тебе подняться
я жажду
разубеждаться

освободиться
разрезать цепи
с водой сродниться
хоть мутной мне бы

освободиться
среди теченья
переродиться
для увлеченья

остаться мокрым
водой рожденья
всегда прогорклой
для наслажденья

дождь льется
и цепи ржавы
собьется
орел державы

собьется
в стремленьи к югу
совьется
зимой во вьюгу

гром грянул
и по траве я
(кто б глянул)
теку белея

я море
ручей молочный
я море
в природе склочной

гром грянул
унес с собою
нагрянул
моей судьбою

я море
ручей молочный
я море
в природе склочной



ФОНАРЬ В МОЕЙ КОМНАТЕ

Ночь. Фонарь.Тротуар.
Каменеет слеза у окна.
Гул машин и бренчанье гитар.
Пожеланье приятного сна.

Сон тревожен - все кажется мне,
что за мной наблюдают во сне
черный шкаф сквозь озябшую мглу
и фонарь, наклонившись к стеклу.

Нет, не кажется - тусклый фонарь,
тихим ветром окно распахнув,
внутрь пробрался в лицо мне плеснув
ожидания едкую гарь.

В каждой комнате бродят часы,
циферблат прорезают носы.
Шкаф теряет порядок углов
оставляя пространство для слов.

Ветер льется в ночное окно,
ведь и ветер и ночь - все одно.
Гибким телом скребя потолок
слепо щурит ослабший зрачок.

Изгибаясь бетонной дугой
не фонарь уже - кто-то другой,
молча смотрит на спящих внизу
между ними роняя слезу.

Ночь черней на рассвете, страшней
стук часов и дыханье теней,
блики зеркала, вопли машин -
мир себе показался чужим.



***

Мы истребили горизонт.
И даль тиха.
Над городом полночный зонт.
Юдоль греха.

В изгнаньи сердца утаю
иглу надежд.
И душу спрячу я свою
среди одежд.

Здесь кто-то плачет на бегу.
Кругом печаль.
Я жизнь посеял на снегу.
Немного жаль -

не даст она среди людей
любви побег.
В окне холодный и немой
кружится снег.



ЛИЦО

Лицо на столбе телеграфном
утром мне шепчет о тайном.
О беге растений от корня,
об этой извечной погоне,
о бегстве живого от смерти,
вскормившей его на рассвете.

Ладонями ласточек нежных
меня он вознес до себя.
И в волнах белесых, безбрежных
пернатую длань теребя,
уселся я лика напротив
застывшего в пол-обороте.

Лицо мне ответит улыбкой,
как дымка белесая зыбкой.
Расскажет о новом начале,
о солнце в угрюмой печали,
о бегстве растений от корня,
а прочего я уж не вспомню.

Сидел на плече телеграфном
и думал о новом и давнем.
О дерева бледных щеках,
о ласточке в зыбких руках,
о суете и о Боге,
к нему ли ведут все дороги?

Я глажу белесую щеку
и глаз превращается в щелку.
Луна прозвенит на закате,
весь мир как измятая скатерть.
Здесь мертвое гонит живое.
Так где же спасенье? В покое.

[Пирожок Женя]

ПОЭМА ПУСТОТЫ

11.

Горизонт отравлен смогом.
Голый месяц заперт на замок.
Город жизни вновь не признан Богом.
Пистолет стреляет в потолок.

Тени медленно вбирают переулки
изнасилованной, выжженной Москвы.
Трубы вен без сердца снова гулки.
Зыбкий пепел выжженной листвы.

Здесь чеканят шаг пустые недра,
выжранные гордой голытьбой.
Крючья рук подрубленного кедра
рвут одежду с горькою мольбой.

12.

Части тела на камень
выброшены из метро.
Алое тусклое знамя
вырванное ребро

раздвигает над городом.
Многочисленность "цензура мат"
терзаемых муками голода.
Обескровленность двух

жалких тел на постели.
Так проходит счастливая молодость.


РАЗГОВОР С ДЕРЕВОМ

Сколько ног у дерева?
Может быть десять?
-"Так скажи же мне, дерево,
неужто и вправду - десять?"

-"Нет, не десять - не тысяча.
Пока сосчитаешь - мозг выскочит.
Плюс каждое древо особое -
по своему многоногое.

По своему - то-есть в характере
есть нечто, что сразу не выглянет,
как пятна на праздничной скатерти.
Это - потемки. И выведет

из этого странного розмысла
лишь знание о судьбах ростка,
которое вызубрив досыта,
поймешь, что в конце - доска!"

Сел я на землю в раздумии.
Неужто и право дерево?
Неужто рождения зарево
лишь приступы исступления?

Исступления в ожидании -
Смерти ли? Поздней ли? Ранней ли?
Но тут я услышал рыдания...
Едва оглянулся - все замерло...

-"О, дерево, милое дерево,
скажи мне думаю ль дело я?
И правда - что наше рождение -
не первое и не последнее?"

-"Я древнее, древнее, сонное.
Я сквозь века беспокойные
многое-многое видело
и многим, премногим людям я

давало ответы досадные.
Про жизнь и про смерть беспощадные.
И многие бились в стенаниях,
пытались от горя спалить меня.

Я многое видело, глупые.
Хоть и хожу необутое.
Но есть одно дело туманное -
истоков своих я не ведаю.

Не помню свое я рождение,
не помню я и поколения,
что жило, когда меня не было.
Не знаю о том - умру ли я?

Порою мне кажется будто я
бессмертно. И от огня
смерть не приму никогда.
Но тянутся пеплом года.

И вижу как гибнут друзья
в пожарах. Потом ребятня
играет над трупами их,
корней не отдавших своих.

Других рассекут топором.
Ведь город шоссе напролом
тянет сквозь наши дома..."
В сердце поднялась волна

и дерево крепко обняв
я разрыдался. И трав
шепот кружил надо мной,
склонился ко мне головой

душистый цветок и пыльцой
лицо мне осыпал. И взгляд,
в пламени солнца слезой,
увидел плывущий закат.

С деревом я задремал.
Во сне я ступенями скал
к морю от неба бежал.
В море беззвучно упал...



ЛИСА, ВОРОНА И СЫР

Птица длинноносая
на сцене распушила
перышки. Раскосая
под занавес ступила.

И сыр вороне шлет лиса,
(ведь о вороне толк)
и шлет воздушный поцелуй.
Ее одернул волк.
-"Ну, что же ты? Танцуй!"

И в круг привычный возвратясь,
по сцене вихрем закружась,
свилась тугой пружиной.
(Лиса в восторге замерла)
И в тишине пустынной

вдруг выпрямляется стремглав,
кометы в небе обогнав
в сияющем мажоре.
(Застыли жабы в хоре)
Еще один короткий миг -

сквозь твердь земную напрямик,
пылающей ночной звездой
пласты расплавив под собой,
в бушующую глубь ядра
вонзилась чёрна и быстра,

пройдя ее на вылет... Нет!
Как-будто им поглощена
сокрылась в пламени она...
(ух волк косится на часы,
печали маска у лисы)

Но тут протуберанцем влет
пронзила темный небосвод
другого полушарья!
Аплодисменты по земле.
Расправив крылья в хрустале

дрожащего эфира,
ворона видит, как лиса,
в восторге закатив глаза,
достав головку сыра,
ее швыряет в небеса!

[Пирожок Женя]

СМЕРТОНОСИЦА

Смертоносица!
Жизнь теплится во плоти моей
и душе. И да простится - просится -
бегство дней

от смерти.
Смертоносица, не призри меня,
излечи от тяготы, волн бьющих. Как измерить
кратость дня?

Смертоносица,
будь огнем в душе, сталью плоти.
Как же мир ко мне оборотится?
Богороди......

[Пирожок Женя]

ПИПЕЦ (поэма)

1.

Я разленился.
Лежу-дрочу.
От мира удалился
и жизни не хочу.

Гляжу на потолок,
оттуда смотрит Бог?
В бугристой белизне
плюет на сердце мне.

Листаю порносайты
левою рукой.
Мечтаю - взять бы скальпель
да полоснуть легко.

Отрезать суть мужскую
чтоб легче в свете жить.
Чтоб нечего рукою
было мне дрочить.

Работа, жрачка, дрочка -
круг повседневных дел.
Когда ж поставит точку
Всевышний бракодел?

Ведь жизни примитивной
я вовсе не желал.
В сраженьи непосильном
с родными потерял

надежду и стремленье
когда-нибудь восстать.
В кошмаре повседневном
убого прозябать.

И мять остаток жалкий
мужского в организме
пытаясь сгладить мерзость
осточертелой жизни.

2.

Дом отвлекает от всего -
от всяких дел.
Соблазнов много у него.
И что хотел

при входе в дом
уже совсем
покинет ум -
сижу и ем.

Поев, я сяду на диван
в одних трусах.
Рассеянно глядя в дыру
в моих носках.

Потом, зевая, потянусь,
включу тэ-вэ.
Там Жириновский и Собчак
стригут лавэ.

Я буду слушать про гламур
и что носить.
Болгаркой делать маникюр,
Дом-2 дрочить.

Потом узнаю про ИГИЛ
и про террор.
У "Лады" сколько "лошадей"
и день прошел...

3.

Купил в виде медузы колонки.
В п...ду не в...балась мне эта х...я.
Но продавцы-консультанты как волки
в "Белом ветре" обступили меня.

Я говорю - "На...я мне сей му...нь?"
Музыку очень х...во играет."
Но были они как мороженный студень -
"бабки гони - твой базар не канает!"

Вот я с коробкой под радостным солнцем
хмуро под ноги пялясь бреду.
Нет, этот ужас не снился японцам
даже и, б...дь, в 45-м году!

Вида отрыжки белая пи...день
отныне навек украшает мой стол.
Господи, дай же мне силу развидеть
этой е...ой х...и торжество!



СИНИЙ ЧАС (перевод Blaue Stunde - Gottfried Benn)


В холодной синеве,
сквозь цепи тайных комнат,
к тебе я устремлюсь в багрянец темных зал.
Что краше уст, что в жадности глотка
льнут к скорбной чаше? Что же вижу я?
Волшебной розы цвет - я в нем узрел тебя!

О, да! Мы знаем, знаем те слова,
что рты людей во множестве твердят.
Но как далеко слово от ума?
Пусть мы не здесь, ужель мы не рождались?
И в этом истины последний вздох и цвет.

Безмолвие дарованный нам брег
укрыло вдруг угрюмой пеленой.
Замолкло все, что некогда имело
свой голос - упованья, боль...
И синий час, трепещущий крылами.
И жадность уст в бокале отраженных.
И розу все затмившую - тебя!

Теперь увлечена порывом страстным.
Хотя невинность борется с огнем,
но тусклым жаром зреет вожделенье
и манит обещаньем перемен.

Ты ныне снега раннего белее
и горькою обманута судьбой.
О бледная, измученная роза,
кораллы губ на отмели морской.

И словно моря гладь, ты столь опасна,
ты так зыбка, что в глубине твоей
я растворюсь в холодный синий час.

Изменчивы прелестные черты.
Тебя же это вовсе не тревожит.
Ты думаешь о том, что я есть ты,
а ты есть я - они столь схожи.

Гордыня? Слава? Это все пройдет.
Познание себя - святая мука.
Окончен день. В холодной синеве
навек уснувший не издаст ни звука.

[Пирожок Женя]

***

Казалось мы,
не зная брода,
шли километры в поисках пути.

Вдоль струй реки,
которую природа
и сотворила и дозволила найти.

И волнами толкая
в спину многих,
она ведет к законному концу.

Где все сам-друг
во тьме сердец отлогих
свои мечты передадут Творцу.