Психиатрия за молчание. Статья на Grani.ru

[Malasha]

http://grani.ru/blogs/free/entries/196048.html

Видео с задержания
http://www.youtube.com/watch?v=hNupnDyC ... r_embedded

По пути в суд я увидела себя в зеркало: зеленый халат, черная фуфайка, сиреневый шерстяной платок на голове, без очков – меня в знак милости не связали, а только под локти ввели в суд. Я отказалась от адвоката, и суд санкционировал мне принудительное психиатрическое лечение. О том, каково решение суда, я догадалась только, когда санитарки зашептались: «Ну что, не добилась правды!»


Мы – отказники.
Я не ела и не пила, объявив сухую голодовку. Мне совали кружку: «Если не выпьете, мы не сможем дать вам таблетки!» Ну и слава богу. И так один укол вкатили (бормоча про себя: «А она спокойная!»). Вслух же прибавили: «Тебя здесь ночью задушат. До утра-то доживешь?» Я, как будто не было больно, усмехнулась: «Тут такие же люди как везде». И это была поразившая меня правда.

В палате писать и рисовать нельзя, хотя речь у больных грамотная, местами неровная – но интеллигентная речь! Подошла к книжной полке в коридоре – нельзя! Схватила любимую «Одеты камнем» и скорей назад. Из нас делают овощей. Но и гигиены не полагается – ни прокладок при себе иметь, ни расчесок, голову помыть под краном запрещается. А психи – те жирные мужики-санитары, кто бил и пинал меня еще до помещения в «скорую», в ОВД Китай-города, а затем и вещи некоторые украли. Руки связали резиновой веревкой, обхватив ими все туловище, – задыхаться начинаешь через пять минут. Это называется «на вязках». Руки отнимаются, но как только развязывают, привязывают другими веревками – каждую руку и ногу по отдельности навытяжку, только лежа и на всю ночь.

Эти дни и ночи сжались, как пересушенное горло и сдавленные ребра. Чего только мы не делали, и чего не делали с нами! Сегодняшний вечер я впервые воспринимаю как передышку на этом фронте. Татьяна Стецура держала сухую голодовку 6 суток в камере Симферопольского спецприемника, и только теперь ее госпитализировали: можно больше не бояться. Перед этим ее привозили в больницу лишь для того, чтобы опять-таки пообещать психушку, прописать четырехразовое питание и вернуть в камеру. На суде она отказалась от показаний и не встала с места перед его честью. На вопрос: «Права понятны?» холодно ответила судье: «Они мне были понятны и раньше».

Я же держала сухую голодовку всего двое суток в надзорной палате психбольницы имени Ганнушкина. Там, привязанная к кровати, я обрела успокоение – она не одна переносит это. А до того меня сжигала месть за 10 суток, назначенные ей уже после объявления голодовки – чтобы (цензура РКН -1 слово) или сломить. Столько не дали никому из наших парней.

Отказники... У нас особая группа, человек десять, с принципами, которые мы распространяем. Принцип: сопротивление – отказ – голодовка. Первые два пункта обязательны, за голодовку каждый решает сам. И за это нас – за то, как мы их. С Верой Лаврешиной психиатры общались трижды, один раз госпитализировали-таки. Во вторник на Лубянку прямо во время митинга въехала «скорая» – психушка. А я-то думала: чего менты тянут время? Но психиатры оценили обстановку: плакат «Позор карательной психиатрии», интервью, которые брали у меня и Веры, на соответствующую тему... И «скорая» уехала, отдав нас омоновцам.

Накануне психушки – мощная акция, полная победного огня, у спецприемника. «Свободу Татьяне Стецуре, Руслану Исламову, Симону Вердияну! Смерть оккупантам! Долой власть чекистов!» Десяток сцепленных демонстрантов падает на спину, поднимая плакаты над головой. И в момент кульминации - салют, причем сделанный не нами. Отлично спланированный грохот удался. Заключенные прижались к окнам, командующий мент зашатался: «Что это такое?»

После той победной акции меня душили в Нагорном ОВД за шею, крушили ребра о спинку стула, положив на пол, вставали мне на грудь обоими коленями, следя за пульсом. Всего лишь за то, что никто из наших не представлялся, а я и Лаврешина к тому же протестовали против нахождения в актовом зале. Мы требовали всего лишь отвести нас по камерам, а не глумиться в их Ленинском зале. Но они предпочли ломать ребра так, что я впервые в жизни крикнула: «Хватит!» Наручники за спину. Лишь бы только не помещать в камеру, а делать свои делишки лицемерно в зале для своих совещаний. Вот их гуманизм. Они по закону не хотят, они не сажают в камеру. На следующий день я тоже потребовала: «Соблюдайте собственный закон!» - однако и тут меня не поместили в камеру, а приковали наручниками к скамейке и вызвали психушку. Я слышала слова: «Все, там уже договорились». Кто с кем – понятно.


Дни упущений и побед
Почему-то никто не смеет сказать, после каких все-таки событий меня госпитализировали. Пишут о плакатах у меня и Лаврешиной в руках на Красной площади. Но это даже не полуправда. Не просто же так мы притащились в этот день с плакатами на Красную площадь? В этот день после «белого кольца» толпа народа стихийно пошла на Кремль, и нам перегородили дорогу. Красная площадь закрыта! Все негодовали. Я и Вера всего-навсего агитировали пойти на прорыв оцепления. Я, допустим, говорила, стоя у рамок: «Вот у меня плакат «Лубянка должна быть разрушена». Но мой плакат устарел. Мы уже перешли Лубянку – мы уже у Кремля! Нас тут много – выходим вперед кто покрепче!»

Немного не получилось... Не убедили. Нас заметили, мы были впереди, следом пошли двое с рацией. А после этого, когда рассеянная толпа процедилась на площадь с другого входа, нас взяли. Народ столпился около давки, я кричала: «Помогите нам заблокироваться!» Не решились, только кричали и снимали, долго кричали и снимали. А могли бы уже и машину перевернуть за это время.

Последовала первая информация: с Красной площади забрали двоих сумасшедших. Фамилии, разумеется, прозвучали позже. А ведь задержанных было больше. Так ведь они не отказники! Они согласились пообщаться и с полицаями, и с общественной комиссией. А мне диагноз – суицидальный синдром, «кидалась под автомобиль». Меня пытали веревками всю ночь – потому что я представляла опасность для собственной жизни! Ну и мелочь в протоколе: «Несколько раз укусила санитаров...»

После этих веревок меня несколько раз приводили в кабинет врачей, запирая дверь на ключ – это и была «комиссия». Мне говорили напрямую: «Либо вы пойдете на компромисс, и мы вас выпустим без суда. Либо суд и лечение на полгода. Вы понимаете, куда попали?» Я отвечала: «Это ваша проблема, как вы будете выпутываться из ситуации. Не надо было выполнять чужие приказы». Там я тоже себя не называла, они знали, но требовали, требовали до самого суда. До суда меня называли «неизвестная». После суда – расстроенные санитарочки продолжали так называть уже с особым смыслом. Они говорили тихо между собой: «Умная, начитанная, кто-то не потерпел такие слова слушать!» Но врачи были подлецами. Ту же самую мысль («вы полностью адекватный человек») они говорили цинично, без сожаления, и тут же обещали полгода.

Подсадная соседка внушала мне: «Ты помнишь, что было? Тебе дали таблеток и вкатили такой укол! Ты ничего не помнишь?!». Я спокойно помотала головой: «Да? Не помню никаких таблеток. Посмотрим, что будет дальше». Она вскочила, рывком села на мою постель: «Хочешь узнать, что будет дальше? Ты не в тюрьме, твою голодовку никто не увидит, и ты умрешь тут».

Наконец мне объявили, что меня сдают на поруки маме. Я потребовала предъявить мне соответствующий документ. Последовала немыслимая схватка, без насилия, но важнейшая для всех: документ мне давать отказывались, ни копии, ни выписки. Я заявила, что я пока дееспособное лицо, юрист, и требую освободить меня самостоятельно, без опеки. В ответ – яростное: «Вы не можете ставить условия! Отправим в бурятскую психушку под конвоем!» Тогда я бросила последний вызов: «Если так, я сейчас проявлю признаки буйного помешательства, и вам придется меня лечить дальше, что создаст вам проблемы с прессой». Врач – высокий симпатичный наглец – как бы запнулся и принес бумагу, написанную рукой моей матери, живущей в Нижнем Новгороде, много лет отдельно от меня. Принес оригинал, синей пастой! Там были слова «прошу выписать под мою ответственность».

Я спокойно разорвала эту расписку на части и вышла свободным человеком. Некоторые девушки поздравляли меня, одна из них была скручена и направлена сюда собственными родителями. Они были изумлены моей победе. Меня выводили поспешно, не давая попрощаться.


Что нас ждет?
И вот сегодня снова: лежу на скамейке в камере ОВД Якиманки, и слышу злорадно-громкое: «А, мы узнали, кто она! Сумасшедшая! Сейчас приедет «скорая», едет уже!» Инсценировка, не приехала скорая. Оформили ст. 19.3 и отпустили без суда. Но могли и могут отныне в любой момент. Решение суда отдает мою судьбу полностью на откуп врачам психбольницы имени Ганнушкина – меня освободили «по решению врача» и забрать могут по тому же решению – в случае обострений. Каждый вторник на Лубянке. Каждое 31-е на Триумфальной. Каждый раз, когда в спецприемнике будут голодать мои товарищи, а мы в их честь дадим салют.

Моя судьба решена на полгода. Веру Лаврешину комиссия признала вменяемой, но после этого они к ней приезжали дважды. Татьяну Стецуру пообещали положить за голодовку. Когда возьмутся за парней, станет ли наконец всем все ясно?

Мы отказники. Сопротивленцы. Ничего не просим и только требуем уважения этики политзека. Но в процессе встречаешь замученных не-полит-больных, серьезных, опытных, которым не позволяют писать и рисовать, но крепко кормят, чтобы легче было вливать уколы в жирные ягодицы и не так уж быстро сжигать таблетками пищевод.

Нас ждет то же, что их? Или мы сможем доконать систему? Ясно одно: мы уже не экстремисты, мы сумасшедшие, нам грозит не арест, а резиновой веревкой к кровати. Старый метод за новые грехи. И, кстати, сами менты уже признаются, что есть инструкция, предписывающая отправлять в психбольницу каждого задержанного, который идет в отказ. Не за дымовую шашку и не за омоновскую морду. Даже и не за слова. За молчание.

[Арманд]

И после всего этого кто-то будет считать нашу психиатрию медициной?
Государственные проститутки, разве может хирург по указу сверху ампутировать ногу или другой орган прооперировать, при этом по заказу нанести вред здоровью человека, нет ни совести ни достоинства. Молчание в качестве протеста может быть признаком болезни, голодовка тоже, а также несогласие с властью, в чистом виде инквизиция, а не медицина, нравственная часть отсутствует напрочь, девиз медицины- не навреди похоронен заочно.
В данном случае сыграли роль цепных псов государства.
Психиатрию с инквизицией сравнил Томас Сас, приведу пример который он описал в своей книге http://xrenb.livejournal.com/303758.html

[Злые руки]

Я начал читать........ И хочу кое что сказать прежде чем дочитаю. Я думаю - неужели мы не сильнее духом? Может быть менее мощны плотью но Духа в нас больше. Вы хотите чтобы санитария сошла с ума подобным образом - голоса глюки и т.п.? Можно объединить усилия духа и сыграть некую пьесу которая раскодирует их мозги. Может быть это мечты но верьте - самое невероятное на этой земле сбывается.
Какие законы? Вы что же ещё дети? Законы у нас соглсано собственным понятиям - у них тоже. То что написано и развешено для всех не значит что это все должны исполнять. Просто всё.
Хотя я не знаю ваших требований и что значит сломать систему?